ДУХОВНОСТЬ И ТРАДИЦИИ СТАРОЖИЛОВ

 

1.      ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА

 

ПРАВОСЛАВИЕ В ПРИЕНИСЕЙСКОМ КРАЕ

Русские люди при­несли с собою в Сибирь традиционные занятия, уклад жизни, семейно-родственные отношения, общинную организацию жизни и, конечно, пра­вославную веру. Наряду с личным мужеством, стойкостью, предприимчи­востью и трудолюбием, в сибиряке во многом именно православием закла­дывались такие черты, как духовность, сострадание, терпение, нравственные заповеди. Все это помогало выстоять в борьбе с трудностями. Вера была олицетворением нравственного идеала старожила. «Нехристь» – говорили о человеке, нравственно ущербном, совершающем дурные поступки. «Вот это по-божески» – оценивали в «обществе» благородный поступок.

Несмотря на то, что старожильческая Сибирь была менее религиозна, особенно в выполнении повседневной обрядности, менее усердна в посещении церкви, все же каждый человек был в душе верующим. Практичность, реалистичность и опора на свои силы придавали человеку уверенность в жизни, но непредсказуемость природных явлений, болезни и несчастные случаи говорили ему, что «все мы ходим под Богом». Вера помогла воспитанию мудрого отношения к вопросам жизни и смерти, освящала нравственные традиции предков. Жизнь человека была связана с православ­ным календарем праздников, обрядов, постов и мясоедов.

Освоение сибирского края и возникновение населенных пунктов по­требовало строительства храмов и организационного оформления право­славия в Сибири. Созданная в начале XVII в. Сибирская Тобольская епархия выбрала в себя с 1620 г. и Приенисейский край. С 1832 г. приходы Енисейс­кой губернии вошли в состав Томской и Иркутской епархий, а в 1861 г. была образована самостоятельная Енисейская епархия. К 1916 г. в Енисейскую епархию входило: 8 приходов и 2 собора в г. Красноярске, 43 прихода в Красноярском уезде, 83 прихода в Канском, 69 — в Ачинском, 82, — в Минусинском, 33 —в Енисейском уезде и 6 прихо­дов в Туруханском крае.

Сельский приход включал в себя определенную территорию, на ко­торой располагалось 10—15, иногда и более деревень. Центром прихода было село с церковью. Приход часто совпадал в границах с волостью.

Открытие многих приходов и строительство храмов в сельской мест­ности относится к XVII—XVIII вв.  Так, в с. Сухобузимском церковь была построена в первой половине XVIII в , в 1760 г. был открыт Ирбейский Спасский приход, во второй половине XVI II в. был построен Балахтинский Введенский храм, в 1778 г. основан Назаровский Троицкий приход. Основа­ние Амонашевского Николаевского прихода относится к 1790 г.

Храм посвящался имени Святого или определенному событию, поведанному Священным Писанием. Главным праздником прихода был Храмовый праздник. Храмы долгое время были центрами грамотности: при церкви открывались библиотеки, церковно-приходские школы. Здание храма строилось в основном на мирские средства и всем ми­ром. Но, отмечены случаи, когда церковь строилась в дар приходу на сред­ства зажиточных крестьян, купцов. При этом, «общество» давало разрешение на «сие богоугодное дело» только честному, высоконравственному человеку.

Вначале крестьяне составляли прошение в адрес духовной консистории и Си­нода, утверждая его на общем сходе. В прошении обязательно указывалось стремление общины «заботиться о религиозности и нравственности» членов общества».

Лишь получив разрешение, строили здание храма. Происходило это так, как вспоминал, по рассказам стариков, Л. Ф. Журавлев бывший учитель и старейший житель с. Имисского, Минусинского уезда:

На общинном сходе крестьяне приняли решение обязать каждого домохозяина спилить, вывезти и приготовить к рубке по одному бревну. Предварительно, по будущей лесосеке прошла группа стариков и с помощью веревочек-мерок выбрала лучшие деревья одного диаметра. Эти сосны метились заруб­ками в виде креста. Из ошкуренных от коры и отесанных бревен всего за одно лето была срублена нанятой «миром» плотничьей артелью приходская церковь. В 1867 г. церковь была освящена, и, выделанный из Курагинского прихода, образован Имисский Казанский приход.

Персонал храма, состоял обычно из священника и псаломщика, а в некоторых церквях были и дьяконы. От казны священнику полагалось жало­ванье 300—400 руб. в год, псаломщику — 150—200 руб. Притч обеспечивался квартирами, землей, покосами. По решению схода мир выделял из общественного «магазина» священнослужителям и «хлебную ругу», в приходе оставалась и часть собранных кружечных доходов. Во многих приходах сан священника переходил от отца к сыну и далее к внуку. Например, в Юксеевской Покровской церкви с 1744 по 1892 гг. служил род священнослужителей Тыжновых!

Как и во всей России, церковь в сибирском селе сочетала законным браком молодоженов, крестила младенцев, поддерживала духовно слабых и немощных, помогала поддерживать мир и согласие в общине, семье, отпе­вала усопших. Приход помогал единению крестьян многих деревень.

Верующие посещали церковь в основном в воскресные дни, чаще зимой, чем летом. Отмечалось, что в летнюю пору крестьяне в церковь почти не ходили, особенно из отдаленных деревень. Для посещения церкви сибиряки надевали лучшие одежды, в храме вели себя «чинно, благопристойно, степенно». Женщины относились к вере ревностнее, чем мужчины.

Естественными для верующего, были молитвы утром и перед сном, перед едой и после принятия пищи, перед началом любой работы и по завершению ее. В наиболее торжественных случаях молились всей семьей перед иконой при зажженной лампадке:

ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА И СВЯТОГО ДУХА

Славословие Пресвятой Троице: Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Молитва Господня: Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день, и прости нам грехи наши, как и мы прощаем грехи наши, как и мы прощаем должникам нашим и не введи нас в искушение, но избави нас от лукавого. Ибо Твое есть царство и сила, и слава во веки. Аминь.

Молитва перед учением: Преблагий Господи! Пошли нам Благодать Духа Твоего Святого, которая дарует и укрепляет наши душевные силы, чтобы слушая внимательно учение, преподаваемое нам, возросли мы для прославления Тебя, нашего Творца, родителям же нашим на утешение, Церкви и Отечеству на пользу.

Молитва после учения: Благодарим тебя Создатель, что удостоил нас Своей благости, чтобы мы охотно учились, благослови наших родителей, учителей, указывающих нам путь к добру, и даруй нам здоровье и бодрость продолжать учение.

Молитва за родителей:  Спаси, Господи, и помилуй родителей моих братьев и сестер, родных моих и всех ближних к роду моему, и даруй им всякое земное благополучие и небесное спасение.

Духовным центром крестьянского дома была икона в переднем углу. Приобретая икону, крестьяне называли это не покупкой, а «меной», хотя и выменивали икону на деньги. Понятие о купле-продаже и иконе не совме­щалось в уме людей. Икону сибиряки называли «Богом», а полку под нее в переднем, святом, углу — «божницею»

Здесь же, на божнице, находились «Священная верба», пучки «Тро­ицкой березки», небольшой сосуд со «святой водой», а также книги. Куп­ленную на базаре икону сначала несли в церковь для освящения ее священ­ником. Новую икону преподносили в дар новобрачным. Переходя из старого дома в новый, прежде всего, переносили икону.

В сибирских домах чаще всего можно было встретить изображения Христа Спасителя, Богоматери, Святого Георгия, Святого Василия Мангазейского, Святого Иннокентия Иркутского, Святого Власия, Святых Зосимы и Савватея, Иоанна Богослова, Иоанна Крестителя, Параскевы и, осо­бенно часто, Николая Чудотворца.

Устаревшую икону никогда не выбрасывали: ее пускали на воду или закапывали в землю.

Сохранились и народные приметы, связанные с иконами. Даст тре­щину икона или упадет на пол — в доме будет беда: покойник или несча­стье с кем-нибудь из домашних. Во время пожара икону выносили из огня. Но, одновременно, сибиряки верили, что икона Пресвятой Богородицы Неопалимой Купины охраняет дом от пожара, особенно от молнии. Верили здесь и в Чудотворные образа: вдруг ни с того ни с сего потемневшая икона становится как новая, с чистым ликом, или начинает «плакать». Счита­лось, что такой водой, смывшей икону, можно вылечить больного. В «свя­том углу» стоял стол. На самом почетном месте под иконой усаживали гос­тя, здесь садился глава семьи. Головой в «передний» угол клали покойника. Даже постели спящих на пристенных лавках были обязательно обращены изголовьем в этот угол; «грешно» было ложиться ногами к иконе.

Во многих сибирских селениях было принято во время развлечений, праздников-пиршеств, игрищ молодежи в доме обязательно завешивать ико­ну занавеской.

Как и икона, почитался крест. Это считалось действенным оружием против «нечистой силы». В день Крещенского сочельника было принято вы­жигать свечой крест на дверях строений и хлевов или рисовать крест углем. Женщины покрывали кринки с молоком и сметаной крестообразно лучин­ками — «Крест-на-крест, чтоб черт не влез!». Без нательного креста невоз­можно представить православного сибиряка, без креста нельзя было ни работать, ни спать, ни купаться, ни, тем более, посещать церковь. У сиби­ряков также было принято вывешивать небольшой образок над воротами усадьбы для благополучия на подворье.

 

 «ВЕРА ПРЕДКОВ»

Будет совершенно неверным, говоря о сибиряках, считать их сугубо православными людьми. Как и на всей Руси, сибирское мировоззрение было основано на двоеверии. Оно сформировалось в первые века русской истории в резуль­тате взаимодействия народного язычества и христианства, их слияния и дальнейшего совместного развития. Языческие обряды, представления, ри­туалы жертвенного характера существенно «окультурились» и сохраняются в сознании людей по сей день. Христианство византийского толка обогатились на Руси жизнелюбием, духовностью. В свою очередь, древнее язычество утратило кровавый характер пожертвований, обрело терпимость. Двоеверие признавалось в форме «сохра­нения обычаев и поверий отцов», но для Сибири языческий элемент играл во многом ведущую роль в жизни человека.

Народный календарь в сочетании с церковным, определял круг праз­дников, обрядов, примет и поверий. Например, «двойными», церковным и языческими, были верования Ильина дня, Ивана Купалы, «високосного дня Касьяна — зловещего дня» или дня Власа — «скотьего праздника».

Совмещение дней недели яснее видно на примере четверга. Традици­онно это день Зевса — Юпитера — Перуна. Но в день Великого четверга накануне Пасхи, при совмещении его с «четвергом Перуна» творились, по воззрениям сибиряков, чудеса. Ружье, положенное на ночь на стол перед иконой, «било зверя против сердца», игральные карты начинали выигрывать. В эту же ночь готовили и «четвергову соль» Для этого горсть соли клали в мешочек и оставляли на загнетке печи. Утром топили печь и к обеду вынимали полуспекшийся комок соли. Затем по мере надобности от него отщипывали кусочку соли и использовали для лечения животных, «от порчи», «от сглазу» и пр.

Двоеверие проявлялось во всем, в том числе, в вере в «нечистую силу» и «шишкунов», «в домового» и магию. Но все действия в условиях веры в Бога и языческих верований совершались комплексно. Читалась молитва и, тут же, следовал «обряд предков». Перед пахотой в первый день страстно молились всей семьей перед иконой, но, прибыв на пашню, в первую бороз­ду запахивали по «древней вере» кусочек хлеба. Практически вся народная медицина совме­щала лечение болезни православной молитвой с древними заговорами. При этом текст «заговора» привязывался с молитвой к «тельному» кресту. «Заго­воры» при этом, чтобы не теряли силу, держались в секрете от посторон­них.

В дни перед Крещеньем сибиряки любили «машкароваться» — наде­вать различные маски, рядиться «медведем», «шаманом», «чертом», «смер­тью» и предаваться розыгрышам. Но в день Крещенья (Богоявления) для очищения от «нечистой силы», «чертовщины» умывались «святой водой» из освященной священником проруби или даже купались в ней.

Двоеверие наблюдалось в каждом обряде, во всех праздничных дей­ствиях и обычаях.

В свадебной обрядности сваха становилась у дома жениха на первую ступеньку крыльца только правой ногой с «заговором» и садилась в доме на скамью «вдоль матицы»; совместная молитва отцов «молодых» завершилась рукобитием под «матицей»; необходимым считался древний обряд перекре­щивания углов платка; на свадьбе провозглашался тост за домового — «хо­зяина». И даже в церкви во время венчания невеста сжимала в ладони кусо­чек хлеба «на счастье и довольствие».

Свистеть в доме — грех вдвойне: грех перед Богом и можно высвистеть домового. Подворье защищает образок над воротами, но нужно еще для надежности обтянуть двор ниточкой из савана покойника — тогда, ни «не­чистая сила», ни вор не будут страшны. Молитвой «заговаривали» золу и рассыпали на грядке, защищали от вредителей.

В похоронном обряде буквально каждый элемент насыщен двоевери­ем. Даже в наши дни многие старожилы верят, что умершему ранее можно «передать» что-нибудь с «новоумершим» человеком, положив эту вещь ему в «домовину».

Во многих случаях налицо было у сибиряков превалирование языческого начала. Так, по отноше­нию к Иисусу Христу в Енисейской губернии допускалось поверье, харак­терное для умерших людей. Говорили: «На Пасху Христову нельзя ничего за окно выбрасывать и воду лить, ибо в этот день Христос под окном ходит».

Сибиряки могли даже работать в праздничные дни, особенно при устройстве «помочей». Не каждый выдерживал строгий пост, обычно это делали только пожилые люди, а большинство постились в первую и последнюю недели постов. Священники жаловались, что сибиряки крайне редко исповедуются в церкви. Важно отметить, что и сами сибирские священники по образу жизни мало отличались от крестьян.

Особое место в обрядности крестьян Минусинского уезда занимал обряд «нового огня». Этнографы свидетельствуют, что его истоки уходят в первобытные времена. Дня за два перед днем Ивана Купалы (Ивановым днем)  в деревнях гасили все огни и не зажигали их. Затем в Иванову ночь «древними средствами» добывали «новый огонь» и вносили в дом.

С началом ледохода на Ангаре и других реках Енисейской губернии женщины бросали в реку раскрошенные без ножа куски хлеба, «чтобы ее, матушку-Ангару, легко пронесло», т. е. лед быстрее прошел.

Без ритуальных каш из цельных зерен ржи или пшеницы не обходил­ся ни один существенный обряд или событие, даже строительство дома.

Особое место в системе верований занимал домовой — «Хозяин», «Суседко». В каждом доме рассказывались былички о том, что видели его, об­щались с ним. Говорили, что домового можно увидеть «из-под бороны в ночь на Великий четверг».

Домовой - «Хозяин» следил за благополучием и здоровьем членов семьи, он был хранителем дома и хозяйства, поил и обихаживал скот, кормил его. Считалось, что тем или иным способом «Хозяин» старается предупредить «до­мочадцев» о грозящих несчастьях. С вопросом: «К худу ли, к добру ли?» — обращались к домовому. Считалось, что домовому нравится определенная масть кошки, коня или коровы: тогда «Хозяин» будет ухаживать за ними и лелеять их.

Сибиряки не только верили в существование «Хозяина», но и выпол­няли ряд действий, чтобы «уважать» его. «Хлебный» подарок с солью клали для «хозяина» и «хозяйки» в укромном месте во дворе. Два «хлебца» клали в подполье, под балку, в специальную выемку. Обращались со словами: «Ма­тушка, Суседушка, батюшка Домовой, примите мои хлеб-соль! Я вас люб­лю, и вы меня любите и деток моих любите». Далее следовали поклоны во все углы. С домовым постоянно «делились» прикусками, «хворостом», кра­шеными яйцами, блинами — раскладывали все по две штуки во дворе и в подполье. Но, памятуя о православных обычаях, говоря о домовом, добавляли: «Только креститься при обращении к Хозяину, ни Боже мой, не надо». При переходе в новый купленный дом обязательно обращались к домовому: «Дед-Сусед, пусти   нас не ночь ночевать, а век вековать». При этом своего домового из старого дома нельзя было «приглашать» с  собой; - «драться оне будут промеж собой».

Из рассказа сибирячки (1912 г.): «Вот что я сама видела. Старик мой приехал и пошел кони выпрягать; а он вовсе в кабак пошел. Слушаю, ходит по снегу около саней. Открою дверь, посмотрю, - убирает из саней рогожи, свертывает… Жду, все нет. Опять дверь открыла, смотрю, - рукавички снял, кряхтить. Опять жду. Уже петухи поют. Взглянула – взял охапку сена, пошел ко дворишку… А это он, Хозяин-то и был. Как есть – старик, и рукавичик и шубенка, так же покашливает. А мой старик-то ужо перед утром пришел…».

Даже беглое рассмотрение двоеверия у старожилов Енисейской гу­бернии позволяет говорить о четкой тяге сибиряков к «стари­не», к «заветам отцов и дедов». Но все же, многие исследователи отмечали, что сиби­ряков отличало более рациональное начало, чем иррациональное: рассудок преобладал над чувствами. Сибиряк был более практичен, рассудочен, рас­четлив, более «уповает на свои силы, чем на Бога, на судьбу».

При этом доверие, по сути своей было признаком свободы, права выбора в осуществлении обрядности и обращении к сверхъестественным силам. Нрав­ственные начала, как христианства, так и языческих поверий победы сил Добра над силами Зла, помогали в сохранении оптимизма в жизни. Двоеве­рие было не просто религиозным мировоззрением, а нравственно-этичес­ким базисом совестливости, основой бытия сибирского старожила.

 

2.  СИБИРЯК: ЦЕННОСТИ  И  ТРАДИЦИИ

Жизнь и труд сибирских старожилов имели ряд существенных особенностей, которые предопределили формирование особой шкалы ценностей и складывание местных традиций. Мозаичность и пере­плетение поморских, центрально- и южнорусских, украинско-белорусских и иных культурных традиций шли по линии углубления и взаимослияния культур. Многие традиции, исчезнувшие к XIX в. в Европейской России, здесь не только «законсервировались», но возродились.

Сибирь удивительным образом смогла соединить традиционную систему ценностей с прогрессивной. Обусловлено это было свободным трудом сибиряка на своей земле, где центром мира была личность собственника, живущего по нормам обычного права «общества». Многие ценностные компоненты сибирской народной культуры, имевшие в России отрицательную оценку, здесь стали положительными. Так произошло с социальным идеалом неприятия богатства крестьянами Европейской России.

Гармония прав и обязанностей старожила, активное участие в общественном самоуправлении, верховенство «законов» — традиций, своеобразное разделение властей в общине — все это позволяет сде­лать вывод о существовании ячеек — обществ, живущих по принципам гражданского общества. Одновременно сознание сибиряков-старожилов удивительным образом напоминало «полисное» сознание греков. Здесь также проходила грань между «гражданином»-строжилом и переселенцем. Особенно­стью является и самоизоляция сибиряков от государства.

На первом месте в системе ценностей стоял труд человека. Крестьян­ская семья и мир в целом с раннего детства воспитывали трудолюбие. Выс­шей оценкой человека была — «зарывной, усердный робить». Это означало одновременно-высоконравственный, порядочный, честный человек. Оцен­ка трудолюбия подкреплялось оценкой состояния подворья, дома, пашни, запасливости и бережливости. Мотовство и расточительность осуждалось. Детям постоянно внушали: «Пить до дна, — не видать добра», «Не вздумай вино пить и табачище курить».

Бесчестьем считалось покушение на чужую собственность. «Вор ворует не для прибыли, а для своей погибели», говорили в Сибири. Честность и  уважение к собственности — вот черты, присущие, по мнению старожила,  сибиряку. А вот к переселенцам, ссыльным относились с недоверием, говорили при этом: «Поселенец, что младенец — на что взглянет, то и стянет».

Особо в Сибири ценили гостеприимство и радушие, щедрость и почитание гостя. Нормами «гостевания» было следующее. Во-первых, о гостьбе договаривались заранее, иногда круг гостей определялся на всю зиму, что свидетельствует о просчитанности и упорядоченности жизни во времени. Во-вторых, существовал определенный церемониал приема гостей. Осо­бо почетных гостей встречали на улице, перед воротами или у крыльца. Гость, подойдя к дому, обязан был кольцом жуковины на воротах дать знак хозяину. Все кланялись друг другу Мужчины снимали шапки, пожимали руки, раскланивались с женщинами, приглашали: «Милости просим, по­беседуйте...» Гостю полагалось быть умеренным в еде и питье, не быть спе­сивым, благодарить за угощенье. Было принято, чтобы гости приходили с «гостинцами» детям, так и гостей нужно было обязательно одаривать ответными подарками — «го­стинцами». Дареную вещь не обсуждали, делали ответные подарки.

Деньги в долг всегда давали под честное слово. В наиболее ответственных случаях даже именитые сибирские купцы договаривались «рукобитием», без письменных расписок. Отмечали, что сибиряки «расчет делают всегда в срок, честно и добросове­стно» В случае обмана веры человеку больше не было. «Изверишься в рубле, не поверишь и в игле», — говорили по такому случаю сибиряки.

Ярко выраженный индивидуализм и практичность старожилов пре­допределили отношения, построенные на видимости купли-продажи. Так, до нашего времени сохранилось поверье, что за любую вещь, принесенную в дар, необходимо символически рассчитываться «копеечкой».

Индивидуализм и свобода предопределили уважение к личности: муж­чине-домохозяину, женщине, ребенку. Уважение исходило, прежде всего, из оценки нравственности, совестливости человека. Плохой человек в глазах сибиряка — это черт, душегубец, варнак, христопродавец, вор, пьяница, «алырник» (мелочник), брехун (лжец) и др.

Все без исключения правила и ценностные характеристики оформились в народной культуре в афоризмы. Именно так можно определить сущность сибирских пословиц и поговорок. Многие выражения подобного рода приме­нялись как естественные и повторяющиеся в письмах, наказах, просьбах. «Почитайте свою родительницу… отчиво будете от Бога прославлены и от людей похвалены, и живите с соседями добропорядочно, и чиво себе неугодно, тово и людям не творите». «Надо бы жить Богу не во гнев, а добрым людям не на смех».

Человека оценивали, прежде всего, по личным и трудовым качествам. В течение многих лет сохранялись в сибирском обществе неизменные критерии «добропорядочного» человека. Проведем выборку ценностных черт из «мирских» приговоров различных селений в последовательности текста источников за 100 лет:

1.      Усольской вотчины, Троицкого Туруханского монастыря (1767 г.). «Избрали поверенного… ис крестьян… дом и землю имеющий, женатый и детей имеющий, в наказаниях, подозрениях, ябедах и пороках не бывалого, но доброго и незазорного поведения, старше 30 лет…»;

2.      д. Устинова Заледеевской волости (1819 г.). «Волостной старшина Е. Поспелов: поведения доброго и серьезного, имеет домохозяйство, скотоводство и хлебопашество»;

3.      д. Рыбная Богучанской волости (1839 г.). «Староста М.Скурихин:Отец 3 детей, оведение хорошее, состояние добропорядочное, под судом и штрафах не был, примерное хозяйство»;

4.      д.Воробино Сухобузимской волости (1862 г.). «Десятник А.Григорьев: Поведение хорошее, под судом не был, имеет домообзаводство, веры православной;

5.      с. Курбатское Балахтинской волости (1868 г.). «Рассыльный    О. Третьяков: Поведения хорошего, имеет семейство, домохозяйство, скотоводство и хлебопашество. В штрафах, под следствием и судом не был».

Любое явление сельской жизни в условиях патриархальной замкнутости сопровождалось соответствующими «меткими» выражениями, часто нравоучительного характера. Воспроизводимые вновь и вновь в подобных ситуациях, выражения становились отточенными афористическими, стереотипными выражениями. «Фразы, однажды сказанные, не теряются», — писал Г. Н. Потанин. Как же метки, мудры, глубокомысленны и назидательны они — хра­нители традиций:

Послушливый человек бысть паче потимка.

                 (Потимок — шалун, насмешник).

С первого мая и самая ленивая соха в ход идет.

Пот да труд все перетрут.

Гульба да игра - не ведут до добра.

Красна пава перьем, красна жена мужем.

Выбирай лошадь от природы, а человека от дому.

Хоть худонька, да голубонька.

Не приданным жить, а богоданным.

Учи жену без детей, а детей без людей.

С сыном бранись, на печь гребись, с зятем бранись, - за скобу держись.

Добрая слава лежит, а худая летит.

Из избы в избу сор не носят.

Скуп, да в сале пуп.

Общество не осиновый кол, его скоро не сломишь.

Жизнь вести — не вожжой трясти.

Страшна Сибирь слухом, а люди лучше всех живут.

Традиции сибиряков держались на «заветах предков», на постоянном обращении к правилам, по которым жили отцы. «Старики не велели», «Старики говорили...» — это слова-обращения к правилам предков. Традиции выражались и в четко очерченном круге ритуалов, обрядов.

Комплекс неписаных правил, норм поведения, моральных принци­пов закреплялся с раннего возраста хранителями традиций — стариками, «всевидящим оком» общественного мнения и общественного воспитания. Традиции старожилов воспринимались переселенцами. Ценностные этичес­кие нормы консолидировали общину Особенно ярко влияние традиции на нравственность личности и уровень высоконравственных отношений в «об­ществе» проявилось в помочах.

 

ПОМОЧИ ПО-СИБИРСКИ

Помочами назывались разнообразные виды работ, выпол­нить которые крестьянин в одиночку не мог, или стремился сделать это в кратчай­шие сроки Помочи известны в России с древности, но если в центральных губерниях страны помочи часто собирались с участием общины и были выражением коллективного менталитета крестьян, то в Сибири они имели существенные особенности.

Во-первых, помочи, по решению схода, были единичными. Так, в «России» работы по оказанию помощи погорельцам, «нуждающимся», в случае внезапной болезни, вдовам, сиротам устраивались как безвозмезд­ные или только за счет «угощения». В Сибири же подобные работы оплачи­вались из общинной казны, общественного «магазина» (амбара), а чаще всего «отрабатывались» на помочах домохозяев — участников работы. Во-вторых, помочи являлись своеобразным мерилом трудолюбия, нравствен­ности человека: если крестьянина-сибиряка переставали приглашать на помочи — это было сигналом о падении его авторитета в «обществе».

В-третьих, сибиряки считали помочи «богоугодным делом». В сознании старо­жила помочи — «принесение трудовой жертвы» Богу, добровольный труд без оплаты в натуральной либо денежной форме. Зато после принесения «трудового подарка» Богу устраивался праздник-угощенье, поэтому помо­чи устраивались, как правило, в воскресные или праздничные дни, когда иные формы работы исключались по православным обычаям. В-четвертых, помочи в Сибири ни в коем случае нельзя считать «благотворительностью», как писал об этом великолепный знаток сибирской жизни А. Макаренко. Практичный сибиряк получал в различной форме — отработочной, угоще­нием или «нравственной оценки» — компенсацию за потерянное для свое­го хозяйства рабочее время.

В сибирских селениях было принято, чтобы хозяин, устраивающий «помочь», «самолично» обходил всех и, приглашая, оговорил все условия труда. Передавать приглашение через других лиц не было принято. Обещав­ший первому домохозяину участие в помочи, другому пригласившему дол­жен быть отказать. Во время работы хозяин кормил помочан, поил лучшим квасом, молоком досыта. Но брать с собой на покос или на жнитво водку или «медовуху» было предосудительно. Хозяин обязан был утром предло­жить помочанам позавтракать и 1—2 раза накормить во время работы. По­этому организация помочи требовала серьезных запасов продуктов, но ра­бочие руки в страдное время и экономия самого времени оправдывали лю­бые расходы.

Во время работы хозяин не имел права торопить помочан, «подго­нять» отстающих, указывать, как работать: хозяин должен был собствен­ным примером воодушевлять всех, вызывать помочан на соревнование. По­мочи превращались в своеобразный коллективный трудовой праздник, ве­селый, с шутками-прибаутками, для молодежи — связанный с мимолет­ными играми. На помочах молодые люди ближе узнавали друг друга; кто как умеет работать, быстро, ловко и заразительно. Поэтому на помочи молодежь старалась и одеться по-праздничному.

Как и на обычных полевых работах, было принято устраивать пере­дышку или послеобеденный отдых. Но, как свидетельствуют ныне пожилые люди, команду ни в коем случае не должен был подавать хозяин, обычно делал это старший по возрасту помочанин.

Вечером хозяин развозил по домам тех, кто по уговору прибыл без лошади. Разъехавшись по домам, люди умывались, переодевались и, немного отдохнув, собирались в доме устроителя помочи. Наступала вторая фаза — праздничная «гулянка». Чем обильнее хозяин угостит работавших односельчан, тем лучше, считалось, удалась помочь. Обычно, праздничное гуляние затягивалось до рассвета. Во многих местах было при­нято катать молодежь ночью на лошадях. И долгими зимними вечерами крестьяне долго вспоминали помочи, особо удавшиеся в прошедшее лето!

По сибирским правилам помочь обязательно нужно было «отхаживать», т.е. если хозяин собрал помочан, он обязан был к каждому из них при необходимости прийти на помочи. На помочах, естественно, работа взрослых не оплачивалась, а вот труд детей, подростков и незамужних деву­шек оплачивался деньгами, которые расходовались по усмотрению самих заработавших. Во время работы, случалось, кто-то мог показать леность, — такого человека переставали приглашать, и нужно было затратить немало усилий, чтобы вернуть положительно отношение односельчан. Этические нормы и традиции сибиряков, воплотившиеся в помочах, выражали как форму взаимопомощи крестьян, так и высокую оценку труда и выраженный индиви­дуализм сибиряков.

Если в трудовых делах «благотворительность была не в чести», то в тех делах, что не считались работой, а относились к повседневным заботам, помощь больному, сироте, немощному, погорельцу или просто «суседу» - она была абсолютно бескорыстной. Беско­рыстная помощь человеку сочеталась с «помочью» по решению схода.

Таким образом, нравственные и трудовые ценности крестьян-общнников, подкреп­ленные православными понятиями «святость», «грех», цементировали «об­щество», служили основой воспроизводства устоявшегося уклада жизни в последующих поколениях старожилов-сибиряков.

 

==================================================

Зобнин Ф.К. о Пасхальной неделе (Западная Сибирь)

Великий четверг. Нам с братом еще накануне говорили, чтобы мы завтра раньше вставали: кто в Великий четверг встанет до солнышка да обуётся, — тот в году много утиных гнезд будет находить.

Утром в четверг только что встанем — видим, что на божнице, около икон, стоит коврига хлеба и большая резная деревянная солонка: это четверёжный хлеб и четверёжная соль. Таков обычай, искони веков заведенный. После обедни за столом четверёжный хлеб с солью едят, но не весь: часть его идет домашнему скоту — лошадушкам, коровушкам да овечушкам. С этого хлеба Бог лучше хранит на целый год и скот, и людей.

Великая суббота. Утром в этот день яйца красили и делили. Нам, ребятам, досталось столько же, сколько и всем. Но это только сначала. Скоро того и гляди мать или отец из своего пая добавит. После дележки всяк уносит свой пай до завтра, а завтра может расходовать, как кому вздумается. Нам, полным и бесконтрольным хозяевам своих паев, конечно, и в мысль не входило воспользоваться ими накануне: семь недель постился и несколько часов не додюжил — вот уж постыдно.

Перед Пасхой мы с братом из церкви не выходим. В церкви хорошо, и всё напоминает нам, что праздников праздник недалеко: чистят подсвечники, наливают плошки, вставляют новые свечи, возят ельник да пыхтовник для церкви — все это только к Пасхе и делают. Всё это восторгает наши юные сердца, всему мы радуемся и ликуем». (Зобнин Ф.К. Из года в год: (Описание круговорота крестьянской  жизни в с. Усть-

             Ницинском Тюменского округа) // Живая старина. - 1894. Вып. 1. - С. 40—54.)

***

Этнограф М.В. Красноженова (с. Новоселово, 1872 г.): «Когда переходят в новый дом, то кланяются в старом доме на все четыре стороны и говорят: «Хозяйнушка – домовой, пойдем в новый дом на житье, на бытье, на богачество», и идут в новый дом, где проделывают то же». Новоселье в Енисейскоой губернии называлось – «влазины». В новый дом нужно переходить только на «полный» месяц.

***

 

Следующая страница